![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Сладострастная отрава
Иншалла, я вернулась. Пугали болезнями, тяготами пути, разбойниками и мздоимцами - но города гостеприимно открывали ворота, пустыня спокойно стелилась под ноги, в ошхонах и чойхонах стояли наготове горячие чайники и сверкали в лучах беспощадного холодного солнца порталы и башни.
Вставала из песков призраком воинственная Хива, золотились на закате глинобитные стены. Увешанные изразцовыми коврами стены мечетей и ханских гаремов, облицованные сплошь голубым и зеленым минареты и входные арки медресе заставляли позабыть о суровых зубцах крепостей, о сумраке невольничьего рынка, где до сих пор продаются - недорого - насурьмленные девы почасно и поденно, о шуме базара, где по зимнему времени найдешь только зелень, да траву, которую кладут в жаровни от злых духов, да продаваемые мрачными людьми в камуфляже пакетики насвая. Далеко за стенами старого города, в Дишан-Кале, стояли рядком ишаки, нагруженные дровами, а над Ичан-Калой, молчаливой и страшной ночью, сияли пояс Ориона и тонкий полумесяц Пророка.
Миражом, оазисом после Кызылкума казался город голубых куполов, Бухара-и-Шариф, благородная Бухара, город имамов, ученых, святых, ремесленников, но наипаче - торговцев. Из каждой кельи древнего медресе выплескивается во дворик с колодцем и чинарой пестрота халатов, тюбетеек, ковров, шитых покрывал, пиал. Чего нельзя купить в Бухаре - того, верно, вовсе нет в мусульманском мире. После долгой торговли, с упреками, уговорами, смехом, демонстративными уходами оба - покупатель и продавец - расстаются с чувством, что удачно надул другого. А тем временем изузоренные ханаки и мечети глядятся в хаузы, к которым приходят напиться бухарские полосатые коты, и идут с базара толстые торговки украшениями, улыбаясь в тридцать два золотых зуба, и вдоль дороги, где продают золотые огромные лепешки спешит к вечерней молитве седобородый старец в стеганом халате.
За заснеженными горами и зелеными, полными стад равнинами лежит царственный Самарканд, столица из столиц, город блистательного Тимура, город мудрого Улугбека. Город, в который испокон веков свозили мастеров со всех концов земли, чтобы строили они огромные мечети, которым нет равных, мавзолеи, спорящие богатством резной отделки с мечетями, выкладывали изразцовые картины с тиграми и с солнцами. Сладостный город халвы и гранатов, нуги и засахаренного миндаля, город, пропахший пряностями и свежим ветром. Город, где покоится, по преданию, двоюродный брат Пророка, и где фисташковое дерево, такое древнее, что никто и не упомнит, цветет раз в году на склонах покинутой крепости над гробницей пророка Даниила, над коей молятся православные под заунывный голос правоверного.
Узбекистан послушно поворачивается картиночными азиатскими сторонами, услужливо предлагая то лепешку с зеленью и сузьмой, то пятнистую пустынную дыню, то ишака, безразлично проезжающего мимо автобуса, то замотанную в платок красивую смуглую старуху. Мы останавливалисьв придорожной ошхоне, где жареную рыбу полагается есть из общего блюда руками, на нас падали пятисотлетние кирпичи с шахрисабзского Ак-Сарая, мы стояли благоговейно над гробницами Гур-Эмира, где поныне над могилой праведника возвышается шест с конским хвостом, веселились у автоматов с газированной водой, почтительно здоровались со стариками. Современностью же мы слегка пренебрегали: такого добра я багато бачив, дякую. То есть рахмат.
Вставала из песков призраком воинственная Хива, золотились на закате глинобитные стены. Увешанные изразцовыми коврами стены мечетей и ханских гаремов, облицованные сплошь голубым и зеленым минареты и входные арки медресе заставляли позабыть о суровых зубцах крепостей, о сумраке невольничьего рынка, где до сих пор продаются - недорого - насурьмленные девы почасно и поденно, о шуме базара, где по зимнему времени найдешь только зелень, да траву, которую кладут в жаровни от злых духов, да продаваемые мрачными людьми в камуфляже пакетики насвая. Далеко за стенами старого города, в Дишан-Кале, стояли рядком ишаки, нагруженные дровами, а над Ичан-Калой, молчаливой и страшной ночью, сияли пояс Ориона и тонкий полумесяц Пророка.
Миражом, оазисом после Кызылкума казался город голубых куполов, Бухара-и-Шариф, благородная Бухара, город имамов, ученых, святых, ремесленников, но наипаче - торговцев. Из каждой кельи древнего медресе выплескивается во дворик с колодцем и чинарой пестрота халатов, тюбетеек, ковров, шитых покрывал, пиал. Чего нельзя купить в Бухаре - того, верно, вовсе нет в мусульманском мире. После долгой торговли, с упреками, уговорами, смехом, демонстративными уходами оба - покупатель и продавец - расстаются с чувством, что удачно надул другого. А тем временем изузоренные ханаки и мечети глядятся в хаузы, к которым приходят напиться бухарские полосатые коты, и идут с базара толстые торговки украшениями, улыбаясь в тридцать два золотых зуба, и вдоль дороги, где продают золотые огромные лепешки спешит к вечерней молитве седобородый старец в стеганом халате.
За заснеженными горами и зелеными, полными стад равнинами лежит царственный Самарканд, столица из столиц, город блистательного Тимура, город мудрого Улугбека. Город, в который испокон веков свозили мастеров со всех концов земли, чтобы строили они огромные мечети, которым нет равных, мавзолеи, спорящие богатством резной отделки с мечетями, выкладывали изразцовые картины с тиграми и с солнцами. Сладостный город халвы и гранатов, нуги и засахаренного миндаля, город, пропахший пряностями и свежим ветром. Город, где покоится, по преданию, двоюродный брат Пророка, и где фисташковое дерево, такое древнее, что никто и не упомнит, цветет раз в году на склонах покинутой крепости над гробницей пророка Даниила, над коей молятся православные под заунывный голос правоверного.
Узбекистан послушно поворачивается картиночными азиатскими сторонами, услужливо предлагая то лепешку с зеленью и сузьмой, то пятнистую пустынную дыню, то ишака, безразлично проезжающего мимо автобуса, то замотанную в платок красивую смуглую старуху. Мы останавливалисьв придорожной ошхоне, где жареную рыбу полагается есть из общего блюда руками, на нас падали пятисотлетние кирпичи с шахрисабзского Ак-Сарая, мы стояли благоговейно над гробницами Гур-Эмира, где поныне над могилой праведника возвышается шест с конским хвостом, веселились у автоматов с газированной водой, почтительно здоровались со стариками. Современностью же мы слегка пренебрегали: такого добра я багато бачив, дякую. То есть рахмат.
no subject
С возвращением!
no subject