И все-таки я вырвалась туда на денек (чертвертый из пяти дней Конгресса). Лучше всего был сборник тезисов: синий, блестящий, толстенький. Больше ничего удивительного там не оказалось: обычные для культурологов языковые игры и изысканное скольжение по поверхности над бездной океана. Видите ли, культурологи любят собираться вместе, не заботясь при этом узкой тематикой конференций. В результате каждый успевает сказать только несколько общих слов и намекнуть, что дальше-то, дальше самое интересное и начинается, но - вот жалость - времени рассказать об этом нет. 

Еще культурологи любят поговорить о терминах (боже ж мой, была ли хоть одна конференция, на которой вся секция не выясняла бы упоенно, что есть миф?); любят поставить проблему и немедленно прикинуться шлангом: мой, дескать, вклад в самом факте выявления и сетования, а вот решайте ее, пожалуйста, без меня. Я покритикую только, ладно?

А поскольку все в чужой проблематике чего-нибудь да слышали (слышали звон, как правило, тот самый, китежградский, с неопределимым источником), то и говорят весьма активно, уцепившись за какой-нибудь яркий, специально подброшенный хитрым докладчиком тезис. Говорят, вообще-то, каждый о своем. Но не сокрушайтесь - один чудесный человек сказал, что гуманитарные науки невозможны без подмены предмета обсуждения. Так-то вот. 

Остальное было чистым шоу. Были интересные доклады, были не очень. Была Багдасарьян в бирюзовом костюме, как всегда неотразимая, со сверкающим докладом о выживании культурологии в технических вузах. Был случайно зашедший преподаватель Военно-Морской Академии при всех регалиях. Был Рабинович, как всегда балансирующий на грани эпатажа и поэзии. Было несколько провинциалов, честных и милых людей, много говоривших о морали, нравственности и воспитании, что на общем фоне выглядело чудачеством и смущало, как смущали бы в общем-то не лишенные смысла высказывания старомодного дядюшки в светском блестящем обществе. 

Словом, никаких открытий.