Тут вот farraige писала о своей любви к документальной прозе. Что ж, пора признаться - почти ничего, кроме документалки, я не читаю. А иногда читаю и вовсе нечто невообразимое с точки зрения нормального человека.
Вот давеча: купили мы с мужем небольшой сборник документов по истории Нового Монетного двора (сер. 17 века). Терпежу же никакого - не успела я в метро плюхнуться на сиденье, тут же сборник вытащила и давай читать. Интересно невозможно! Хохочу, пальцем тыкаю в страницу и мужу показываю. Он тоже веселится вовсю. Парой слов перебросимся, я еще три строки прочитаю и da capo.
А сбоку от меня сидит тетенька и по неизживаемой советской привычке сует глаза в книжку. Чего сует, спрашивается, не донцова у меня, чай, и не космополитен. А довольно сухой перечень характерным языком семнадцатого столетия: такой-то такойтов, работает на дворе столько-то, живет там-то у того-то, на случай внешней угрозы оружие имеет такое-то... Тетенька недоуменно смотрит на угорающую от этой фигни очкастую парочку. Снова смотрит в книжку. Опять на парочку. А еще бы нам не угорать, там на каждой строке такая история: о семейных взаимоотношениях, о соседях, о трудовом стаже, о войнах. Тетенька в полном отчаянии мотает головой: сгинь-пропади, морок. Кто из нас дурак, в конце-то концов: я или эта в очках?
Тетеньку жалко, конечно, но не будешь же незнакомому человеку объяснять, почему я довольно прохладно отношусь к belle lettre (пардон май френч) и очень позитивно - к всевозможным документам. Нафига мне придуманные истории о придуманных людях, когда есть на свете вот это - настоящее?
Вот давеча: купили мы с мужем небольшой сборник документов по истории Нового Монетного двора (сер. 17 века). Терпежу же никакого - не успела я в метро плюхнуться на сиденье, тут же сборник вытащила и давай читать. Интересно невозможно! Хохочу, пальцем тыкаю в страницу и мужу показываю. Он тоже веселится вовсю. Парой слов перебросимся, я еще три строки прочитаю и da capo.
А сбоку от меня сидит тетенька и по неизживаемой советской привычке сует глаза в книжку. Чего сует, спрашивается, не донцова у меня, чай, и не космополитен. А довольно сухой перечень характерным языком семнадцатого столетия: такой-то такойтов, работает на дворе столько-то, живет там-то у того-то, на случай внешней угрозы оружие имеет такое-то... Тетенька недоуменно смотрит на угорающую от этой фигни очкастую парочку. Снова смотрит в книжку. Опять на парочку. А еще бы нам не угорать, там на каждой строке такая история: о семейных взаимоотношениях, о соседях, о трудовом стаже, о войнах. Тетенька в полном отчаянии мотает головой: сгинь-пропади, морок. Кто из нас дурак, в конце-то концов: я или эта в очках?
Тетеньку жалко, конечно, но не будешь же незнакомому человеку объяснять, почему я довольно прохладно отношусь к belle lettre (пардон май френч) и очень позитивно - к всевозможным документам. Нафига мне придуманные истории о придуманных людях, когда есть на свете вот это - настоящее?