Дневник юнната

Георг был принц и был хорош собой, но склонен к раннему ожирению: любым политическим вопросам, как про него однажды сказали, он предпочитал бабу и бутылку. Что влечет за собой. Еще он был мот.

И однажды в кругу друзей он встретил женщину, которая покорила его сердце. Это была... скажем так... неподходящая женщина. Она не была особенно красива: слишком тяжелый подбородок, слишком округлое лицо, слишком длинный прямой нос, слишком умные глаза. Она не была нежна, она говорила все, что думала, и это нередко были резкости, а то и соленые шуточки слетали с не слишком пухлых губ; а когда она смеялась, обнажались не слишком ровные зубы. Она не была скромна. Она не была знатна или богата. Она не была и молода: на семь лет старше принца и дважды вдова. В конце концов, она была католичка, а законы специально запрещали членам королевской семьи браки с католиками. Зато у нее были пышные светлые волосы и глаза цвета лесного ореха.

Принц волочился за нею, забыв обо всем. И наконец, они сочетались тайным браком и поселились под одной крышей. В самом этом факте нет ничего удивительного - многие его братья делали ровно то же самое, но пикантность ситуации нашего принца в том, что он-то был наследником престола.

Прошло почти десять лет, чувства подувяли, у принца завелась любовница, графиня Фрэнсис - сорокалетняя мать десятерых детей и бабушка одного внука, переходившая как вымпел от одного члена королевской семьи (милая двусмысленность!) к другому.

Тем временем - принц был мот, мы помним - копились долги. Принц оказался перед лицом банкротства, но народ в лице парламента мог выкупить его из долгового рабства. И парламент пообещал это сделать - при условии, что принц женится и у него появится наследник. И вот, в июньским днем 1794 году Мария получает письмо. В этом письме нет слов "я люблю тебя". Не написано: "прости, я скотина". А написано там примерно следующее: "Настоящим, г-жа Ф*****, имею честь уведомить Вас о прекращении наших отношений в связи с необходимостью поправить мои финансовые дела. С наилучшими, Принц". А графиня Фрэнсис сосватала принцу подходящую невесту - настоящую немецкую принцессу. Ее звали Каролина, и она приходилась принцу кузиной. Она была довольно мила, но... немка, да.

Разумеется, принц и Каролина не видели друг друга почти до самой свадьбы. После первого свидания принц потребовал - немедленно! - стакан бренди, а принцесса, выйдя из комнаты, огорченно прошептала графине Фрэнсис: он вовсе не такой красивый, как на портретике! И толстый!

Тем не менее, свадьба состоялась. Как потом напишет Каролина, в первую брачную ночь принц выпил лишнего и свалился спать. В следующие ночи он собрался с духом и выполнил свой долг перед отечеством трижды. В конце концов, рассудил принц, никогда еще секс не оплачивался так высоко. Через девять месяцев Каролина тоже выполнила свой долг - родила дочь и наследницу. Через три дня - не успели еще отзвенеть колокола в Кентербери - принц написал завещание. Все свое состояние он отписал Марии, "своей жене перед лицом Небес", а Каролине и новорожденной дочке - один шиллинг.

Каролина немедленно уехала домой к маме, а принц попытался вернуться к Марии. Но Мария его не приняла.

Дальнейшая жизнь их складывалась различно. Мария тихо жила в своем лондонском доме на вдовью ренту, удочерив двух девочек. Принц проводил время с любовницами, проклиная всех жен, называя распутницами, и утверждая, что его женили насильно. Каролина путешествовала по Европе, но в конце концов осела в Италии и завела там себе пылкого итальянца. Дочь их, Шарлотта, умерла в родах в 1817 году. Отец же принца, король, медленно сходил с ума и наконец умер, а принц из регента стал королем. Пришла пора короноваться, и Каролина вернулась из своей Италии, чтобы короноваться с ним вместе.

Упс.

Принц приложил все усилия, чтобы развестись с ней. Но - - снова упс - развестись можно было лишь в случае доказанного адюльтера. Виновны были оба - но оба этого признать не желали. Принц довел дело до разбирательства в парламенте, а там оказалось, что Каролину все (в общем, обоснованно) считают невинной жертвой принцева (теперь уже королева) самодурства, она страшно популярна, и... короче, развод ему не дали. Но на коронацию он ее все равно не пустил. Монарх, че. Через несколько дней она умерла.

Потом... прошли годы, и Георг тяжело заболел. И только тогда Мария отправила ему письмо, но ответа не получила.

Она не знала, что король умер с ее письмом под подушкой. Он все-таки любил ее, засранец.

Его преемник предложил ей герцогскую корону.

Она отказалась, выговорив себе взамен право носить по королю траур и одевать лакеев в ливреи королевских цветов.

Она все-таки любила его, гордая женщина.

Ей было двенадцать лет - возраст, когда девочки мечтают о романтической любви и тайных свиданиях. А еще, говоря языком протоколов, в том хронотопе, где обитала Джоанна, это был возраст согласия. Чтобы дополнить ее портрет: она была красива. Еще она была сиротой, дочерью человека, казненного по подозрению в заговоре против Короны; впоследствии семья была реабилитирована, имущество возвращено, а над юной леди была назначена официальная опека.

Да, чуть не забыла: ее отец, тот самый, казненный, был единокровным братом короля. Вот теперь вроде все.

Так вот, ей было двенадцать, она была представлена ко двору, и в один прекрасный день ей встретился прекрасный собою мужчина - сенешаль ее опекуна; Томас был, что характерно, тоже сыном казненного за измену, и активно заглаживал вины папеньки на полях сражений, на суше и на море. Было ему тридцать три года, и уж не знаю, кто кого соблазнил, но только они заключили тайный брак (как деликатно написано в протоколе - без присутствия священника). Брак был немедля консуммирован, после чего новобрачный отбыл за море и продолжал там успешно воевать.

А вот не надо уезжать в командировки, когда у тебя дома молодая жена.

Что произошло за год, пока его не было, не вполне ясно. Поговаривают, что у нее что-то было с королем - по крайней мере, многие считают, что Подвязка упала именно с ее стройной ножки. Так или иначе, король озаботился тем, чтобы выдать ее замуж за некоего Уильяма, сына ее опекуна, чтобы не выносить уже сор из избы. Если бы дело было сейчас, она бы выставила статус "все сложно", и намек был бы понят - но увы, фейсбук еще не придумали, и ей пришлось выйти замуж.

Новый муж был, для разнообразия, ее ровесник. Мудрено ли, что, когда из походов вернулся первый, он... мнэээ... несколько удивился? Уладить дело миром не вышло, и он подал в папский суд. Пока в Авиньоне суд да дело, оба мужа Джоанны развлекались по-мужски: Уильям запер жену в замке и пытался срочно заделать ей ребенка, а Томас на каждом турнире бросал Уильяму вызов с целью перестать тратить деньги на авиньонских крючкотворов, решив вопрос, так сказать, радикально. Ни то, ни другое не удалось, но в итоге - через каких-то восемь лет - суд постановил вернуть Джоанну первому мужу. И жили они долго и счастливо, и было у них пятеро детей, из которых выжило целых четверо; а в возрасте тридцати двух лет Джоанна овдовела.

Вопрос, насколько она огорчилась, оставим за скобками, тем более, что за ней уже давно ухлестывал ее двоюродный брат двумя годами ее моложе, что характерно - принц. Однако пока был жив Томас, ему приходилось искать утешения в других постелях, оставляя на память множество бастардов, и вся эта история его сильно огорчала. Мудрено ли, что, увидев возможность вклиниться между мужьями Джоанны, он постарался ее не упустить?

И вот теперь представьте себе картинку. Она:
1) старше него и вообще по меркам того (да и нашего, если честно) времени не особенно молода;
2) его двоюродная сестра;
3) с двумя мужьями и скандалом в анамнезе;
4) подозреваемая в давнем романе с его же отцом;
5) и четырьмя детьми разного возраста;
6) из которых трое были его крестниками;
7) причем главный юмор в том, что по тогдашним законам, живой бывший муж (а Уильям умирать не собирался) мог претендовать на всех детей своей жены от всех ее последующих браков.

Есть надежда выйти замуж за принца? Ну, мягко говоря, неподходящая невеста для наследника престола.

Ан тем не менее, принц сначала женился на ней тайно (рассудив, что ей не привыкать стать), а затем настоял-таки на своем и добился королевского благословения и папского разрешения на брак (он вообще был непростого характера товарищ). И они таки поженились, Эдуард Черный Принц, и Джоанна графиня Кентская, известная также как Прекрасная Дева Кента, и было у них двое детей, и она сначала активно проматывала королевскую казну, а потом еще и пережила мужа на девять лет и успела побыть вдовствующей королевой при их сыне, Ричарде II.

И народ ее очень любил, кстати.

Прекрасное рассказала тут Джиллиан Кросби из Ноттингема.

В Лионе в XVII веке, как известно, была развитая индустрия шелкоткачества. И тут, как на грех, случилась в Европе мода на хлопковую индийскую выбойку. Красивая, пестрая, недорогая - чего ж не носить. И у лионцев доходы поползли вниз со страшной силой. Тогда правительство решило запретить выбойку напрочь. Даже носить прилюдно нельзя было, а уж за торговлю - штраф в три тыщи ливров, что для обычного человека сумма абсолютно неподъемная. Да вспомните вот хотя бы мушкетеров:

О, дело плохо! - сказал Арамис. - Мы только что сделали подсчет, причем были невзыскательны, как спартанцы, и все же каждому из нас необходимо иметь по меньшей мере полторы тысячи ливров.

На три тысячи двух мушкетеров можно экипировать, между прочим, и то они, дворяне, голову ломали; а уж простому люду только в долговую тюрьму дорога и лежала.

Так вот, несмотря на штрафы, нелегальная торговля все равно цвела. Особенно усердствовали женщины, существа хитрые и пронырливые (да вспомните хоть г-жу Бонасье). Иногда, впрочем, их ловили, конфисковывали товар, сажали в тюрьмы, клеймили, пороли даже прилюдно, однако ушлые француженки не сдавались.

И вот одним прекрасным днем случился обыск у некоторой мамаши Кураж, счастливой матери четырех румяных дочек. И солдаты уже подбирались к задней комнате магазина, где и была спрятана нелегальщина, когда на них накинулись все четыре красотки. Бедолаг душили, били, царапали, а мамаша Кураж тем временем обрушила стеллажи с кипами честного дозволенного льна и шелка так, чтобы пробраться в потайной склад было крайне затруднительно. И прошло немало времени, пока избитые, перепуганные стражи порядка, вытирая кровь, вырвались из лап торговок и сломя голову бросились бежать. Кто-то даже шляпу потерял.

Их судили, мамашу Кураж и ее дочек, а то как же.

И приговорили к штрафу, само собой.

За нанесение увечий лицам при исполнении. Пятьдесят ливров, сантим в сантим, выложила мамаша Кураж. Пять-де-сят.

А выбойку она перепрятала, разумеется.

"Пустая, бессмысленная и бесцельная жизнь богатой и ничем не занятой женщины, по-видимому, тяготила ее. Иногда я рассказывал ей о Советской России, о том, как трудятся там женщины. Она слушала, полуоткрыв рот, мечтательно вздыхая" (Вертинский А.Н. Дорогой длинною)

Хотела добавить сюда пару глубокомысленных сентенций, но подумала - и не буду. Ибо не проецируй, и не спроецирован будешь.

Целую,
Ваш Кэп О.

В 1565 году в одном стамбульском квартале на берегу Золотого рога накрыли бордель в котором подвизались Фати, Нарин, Камер, Юмни и Нефисэ. Правивший в то время сын веселой Хюррем-султан (она же Анастасия Гавриловна Лисовская, она же Роксолана, но речь не о ней) султан Селим II (тот самый, который в учебники истории вошел как Селим II Пьяница и тот самый, который умер в бане во время шутейной погони за наложницами, но речь, в общем-то, и не о нем тоже) вообще был страстным поборником исламской морали. И позакрывал все веселые дома.

В ответ на это по всему городу открылись прачечные. Клиентами этих прачечных в основном были молодые холостяки - и то, кто ж холостому парню штаны-то постирает? Тяжела доля неженатого, за все приходится неженатому платить: и за стирку, и за любовь, постоянным клиентам скидка, при покупке от двух часов стирка бесплатно. Прачками были, как вы понимаете, все те же женщины облегченного поведения.

Султан закрыл прачечные.

В ответ на это в районе Эйюп открылось множество лавок со сладостями. Тут надо знать вот что: Эйюп славился изобилием мечетей и гробниц святых, поклониться которым сходились правоверные со всего города. И ни один, даже самый ревнивый муж не мог отказать жене в посещении святынь Эйюпа. И вообще постоянное присутствие в этом районе означало только религиозное прилежание и ничего больше. Отличное место и для торговли, правильно? А задние комнаты лавок выгодно сдавались женщинам: как непорядочным, так и порядочным, зарабатывавшим на страсти любителей сладости себе на шпильки.

В 1573 году султан запретил женщинам заходить в лавки сладостей.

Тогда Стамбул охватила повсеместная любовь к лодочным прогулкам. Лодка вещь такая, куда хочет, туда и плывет, а бывает, что и заплывет на пустынный островок и...

В 1580 году сын покойного Селима, Мурад III, запретил лодочникам сдавать лодки в наем молодым парам.

Тогда к делу подключились работорговцы. Потому что никому ведь не запрещено купить себе рабыню - а если не понравится, сдать товар обратно. А потом передумать. А потом опять вернуть, но деньги, конечно, не все при этом возвращаются, потому что амортизация же, понятно. Потом, чего уж скромничать, ввели в обиход практику аренды рабынь. Можно на ночь.

Тут уже лопнуло терпение у Мурада IV, отличавшегося вполне естественной для человека, в одиннадцать лет восшедшего на престол в результате кровавого переворота, жестокостью и склонностью к чувственным удовольствиям. И он таки к тридцатым годам XVII века задушил открытую проституцию в городе. А потом умер от злоупотребления горячительными напитками. Но веселое ремесло долго еще не могло оправиться от нанесенного урона, хоронясь по закоулкам и разновсяким темным аллеям.

А уж в восемнадцатом-то веке понеслось опять.

Когда-то (не так, чтобы очень уж и давно) мы с Бобром снимали по знакомству однушку, принадлежавшую госпоже маркграфине. Отличная была однушка, с гробообразной люстрой на кухне и масяневским трампарком под окном, и были мы счастливы в этой хате, а госпожа маркграфиня была тем временем счастлива с господином маркграфом в его квартире. Господин маркграф, если мне не изменяет память, тогда зарабатывал на жизнь репетированием оболтусов из английского; а был он красавец-мужик, высокий яркий брюнет с романтической внешностью и развитой мускулатурой. Мужчины его уважали; женщины вожделели.

Не вожделеть это было совершенно невозможно. Эдриана Пола в роли Дункана Маклауда помните? а маркграф был улучшенной версией и вообще рыцарь с гербом. Когда-нибудь в горних сферах меня призовут к ответу за некое модернистское стихотворение с маркграфом в роли объекта торговли - не за содержание, которое не имело ни малейшей документальной подоплеки, а за дилетантство - так что и на моей совести нечто есть. Но были в кругу приближенных к особе девы и попроще нравами, и вот однажды маркграф и маркграфиня объявили о разводе, что для нас означало необходимость в кратчайшие сроки покинуть маркграфинину однушку. А господин маркграф заявил Бобру, что он намерен до того вывезти из квартиры некие принадлежащие ему мебеля.

Услышав это, мы с Бобром недоуменно огляделись. Вывозить было, в общем, нечего.

Но в назначенный день и час явился в однушку маркграф. И забрал оттуда... забрал оттуда...

*звучат фанфары*

...антикварный телевизор "Темп" и два колченогих ободранных стула.

И с тех пор как отрезало.

Женщина триипостасная.

Морриган, Бригид, Садб?



За плакат спасибо РЭМ.

И специально для девочек

этим весенним днем

поющие студенты из Томара, самого растамплиерского изо всех тамплиерских городов, на фестивале студенческих же ... эээ... tunas.

Вот идут медики из Коимбры.



Красиво поют школяры.



А вот кому лиссабонских котиков?



И наконец - гррранадцы, бест ин шоу, однозначно.


Для справочки: черные плащи входят в официальный комплект португальской студенческой формы. И его действительно принято расшивать всякими ленточками-баджиками.

Картина 1: Святая Катерина - пошли мне дворянина!



Картина 2: Расцвела сирень в моем садочке, я ушла в разорванной сорочке.



Картина 3: Рука! Его пытали!



Картина 4: Высокие, высокие отношения.



При съемках диафильма использованы венские картинки разных веков, ни одна девичья честь не пострадала.

Когда Дарка была маленькой, то работала в универе. Там было весело и всегда водилось множество занятных людей, а уж сезон, о котором пойдет речь, выдался вообще феерическим. За весенний семестр на кафедре защищались: полковник налоговой службы, сильно пожилая девушка из-за уральского хребта, сын идише маме, а еще бывший летчик, кудлатое нечто ростом с сидящую собаку и симпатичная астраханская барышня с экстрасенсовскими амбициями, которая меня как-то раз не то, чтобы спасла, но сильно выручила.

Вот барышня-то и привела на кафедру соплеменного молодого человека. Не знаю уж, какие промеж них были отношения, но вроде ничего личного. А был молодой человек прекрасен: милейший, вежливейший красавец с цыганистым лицом, идеальной фигурой (в жизни больше не видела ничего аналогичного) и такой энергетикой, что, метафорически выражаясь, ток начинал течь в обратную сторону; говорили еще, что он хороший массажист, но чего не пробовала, того не.

И была от красавца неожиданная польза.

Мужики же они того... такие мужики. Особенно гуманитарии. Как увидят полную кафедру баб, так распустят хвост до небес и занимают своими перьями все жизненное пространство и время. А бабы-то интеллигентные, вежливые, максимум подымут эдак со значением бровь, но павлина же этим в чувство не привесть, и вот он сидит посреди поляны, павлин-то, и верещит о своем, павлиньем, характерным для этой породы мерзким голосом, предъявляет миру претензии, строит теории, жрет литрами чай, за который не платил, и отделаться от него нет никакой возможности.

А тут, представьте, входит красавец со своей энергетикой. Настолько альфа-самец, что хоть в палату мер и весов.

И все беты, гаммы и в особенности дельты, каковых среди павлинов было подавляющее большинство, немедленно сдуваются, опадают и сворачиваются в печальную козюльку. Физически, ага: скукожатся, голову опустят, глазки в пол, ножки скрестят и под стул заткнут, ручками прикроются - и молчат, молчааат, изредка подобострастно подвякивая. (Бабы, впрочем, тоже отличались невербально: кто кидается губы красить, кто сомнамбуналически ручку в рот тянет, но баба - она баба и есть). Возраст, статус и прочие социальные параметры участников пантомимы ситуации принципиально не меняли. И по реакции, в общем, сразу было видно, кто из наших мужиков Бэ, а кто совсем безнадежное Гэ. Причем, смешная вещь: выборка, конечно, мала для экстраполирования выводов на популяцию, но в научном плане хуже всех были гаммы; редкие альфы ненамного их опережали, на волос разве; дельты выглядели ничего так за счет известной старательности, но чистый результат удручал; а вот беты, собственно, и делали науку на отдельно взятой кафедре.

Из чего следует, что ежели кто совсем низкоранговый, то это не лечится.