Элегия

В Звенигороде - осень. Влажная, пахнущая смертью, мокрой листвой и кострами. За облетающими ветвями скользит древний белостенный монастырь, из бойницы вместо орудийной страшной пасти глядит настороженная кошачья морда. Шурша увядающими лопухами, проходит монах в ватнике, подозрительно похожий и лицом, и повадкою на преподобного Савву со Сторожей - дальнего монастыря, которому откликались благовестом и Лавра, и Иван Великий. Набегают и исчезают плотно сбитые кучки паломников и любопытных, за волной волна, а монастырь стоит скалою посреди потока, будто пустили кино в ускоренном темпе: все преходяще, и это пройдет. И останется только небо и ягоды шиповника, и теплое, глухое мерцание храмового золота там, где его освещают жертвенные свечи. Лица, попавшие в этот свет живой, загораются нездешним горним сиянием, и нежные девы в газе шарфов кажутся ангелами.

В Звенигороде - осень. Молчаливая, прерываемая лишь шорохом шин бумера под веселым роджером да неслышным течением реки, да детским голосом на Городке, где древний храм, где сосны выросли на окровавленных валах. Осень: желтая, серая, красная, коричневая, зеленая, налипающая на купола, кружащая диким танцем у самого лица. Вялой листвой покорно ложащаяся под ноги обреченная рабыня - осень. Как легко заплутать в ней, обманчивой, когда ели окутаны веселым березовым пожаром, а левый берег и правый равно отражаются в стылой воде, и колокольный звон всех церквей хором зовет туда, откуда не возвращаются.

Тихо.

( Read more... )