Дневник юнната

Любите ли вы исходить на говно, когда в исторических фильмах попадается какая-нибудь клюква? Любите ли вы это так, как люблю я?
А приходилось ли вам смотреть кино в компании, например, реконструктора? Или просто историка оружия? Мне - да. Интересующихся ощущениями отсылаю к рассказу Веллера про оружейника Тарасюка.

Так вот, всем бдительным сталинским соколам клюквофилам, клюквофобам,клюквофагам и клюквофапам - и прежде всех, напоминаю, себе самой - посвящаю публикацию в журнале "Крокодил" за апрель 1936 года.

Внимательность, о, эта чертова внимательность.

Вот идете вы, скажем, по центру университетского Тарту, мимо деревянных домов и кирхи.
Из кафе идете, где только что пирожное и кофе, а до того - антикварный магазинчик, а до того - лавочка с теплыми милыми рукомеслами.
Думаете о Пирогове и Лотмане - а еще о Йоозепе Тоотсе и его хуторе.
Заходите в прелестнейший маленький музей игрушки.
А в нем в отдел бумажных игр.
И выдвигаете ящик за ящиком, где картонные раскладки - настольные игры, по которым, бросаючи кубик, двигаешься мимо опасностей к чудесному финалу - кладам, открытиям, победам. У кого в детстве не было таких? кто из "Пионера" их не выдирал, чтобы лихо вести через бумажные шторма нарисованные корветы?
И среди них одна цепляет глаз. Вот эта:



На ней бравый солдат идет в отпуск - пишет заявление, проходит медосмотр, получает форму и несется к любимой на машине, поезде, самолете, через невзгоды и опасности, и только бы не попасть ему на черную клетку 98, где любимую уводит у него из-под носа старший по званию.

Все это было бы очень мило и забавно, да только солдат носит серую форму рейха.
И эта форма на неунывающем любителе белокурых бестий как-то сразу меняет восприятие всего окружающего.

Георг был принц и был хорош собой, но склонен к раннему ожирению: любым политическим вопросам, как про него однажды сказали, он предпочитал бабу и бутылку. Что влечет за собой. Еще он был мот.

И однажды в кругу друзей он встретил женщину, которая покорила его сердце. Это была... скажем так... неподходящая женщина. Она не была особенно красива: слишком тяжелый подбородок, слишком округлое лицо, слишком длинный прямой нос, слишком умные глаза. Она не была нежна, она говорила все, что думала, и это нередко были резкости, а то и соленые шуточки слетали с не слишком пухлых губ; а когда она смеялась, обнажались не слишком ровные зубы. Она не была скромна. Она не была знатна или богата. Она не была и молода: на семь лет старше принца и дважды вдова. В конце концов, она была католичка, а законы специально запрещали членам королевской семьи браки с католиками. Зато у нее были пышные светлые волосы и глаза цвета лесного ореха.

Принц волочился за нею, забыв обо всем. И наконец, они сочетались тайным браком и поселились под одной крышей. В самом этом факте нет ничего удивительного - многие его братья делали ровно то же самое, но пикантность ситуации нашего принца в том, что он-то был наследником престола.

Прошло почти десять лет, чувства подувяли, у принца завелась любовница, графиня Фрэнсис - сорокалетняя мать десятерых детей и бабушка одного внука, переходившая как вымпел от одного члена королевской семьи (милая двусмысленность!) к другому.

Тем временем - принц был мот, мы помним - копились долги. Принц оказался перед лицом банкротства, но народ в лице парламента мог выкупить его из долгового рабства. И парламент пообещал это сделать - при условии, что принц женится и у него появится наследник. И вот, в июньским днем 1794 году Мария получает письмо. В этом письме нет слов "я люблю тебя". Не написано: "прости, я скотина". А написано там примерно следующее: "Настоящим, г-жа Ф*****, имею честь уведомить Вас о прекращении наших отношений в связи с необходимостью поправить мои финансовые дела. С наилучшими, Принц". А графиня Фрэнсис сосватала принцу подходящую невесту - настоящую немецкую принцессу. Ее звали Каролина, и она приходилась принцу кузиной. Она была довольно мила, но... немка, да.

Разумеется, принц и Каролина не видели друг друга почти до самой свадьбы. После первого свидания принц потребовал - немедленно! - стакан бренди, а принцесса, выйдя из комнаты, огорченно прошептала графине Фрэнсис: он вовсе не такой красивый, как на портретике! И толстый!

Тем не менее, свадьба состоялась. Как потом напишет Каролина, в первую брачную ночь принц выпил лишнего и свалился спать. В следующие ночи он собрался с духом и выполнил свой долг перед отечеством трижды. В конце концов, рассудил принц, никогда еще секс не оплачивался так высоко. Через девять месяцев Каролина тоже выполнила свой долг - родила дочь и наследницу. Через три дня - не успели еще отзвенеть колокола в Кентербери - принц написал завещание. Все свое состояние он отписал Марии, "своей жене перед лицом Небес", а Каролине и новорожденной дочке - один шиллинг.

Каролина немедленно уехала домой к маме, а принц попытался вернуться к Марии. Но Мария его не приняла.

Дальнейшая жизнь их складывалась различно. Мария тихо жила в своем лондонском доме на вдовью ренту, удочерив двух девочек. Принц проводил время с любовницами, проклиная всех жен, называя распутницами, и утверждая, что его женили насильно. Каролина путешествовала по Европе, но в конце концов осела в Италии и завела там себе пылкого итальянца. Дочь их, Шарлотта, умерла в родах в 1817 году. Отец же принца, король, медленно сходил с ума и наконец умер, а принц из регента стал королем. Пришла пора короноваться, и Каролина вернулась из своей Италии, чтобы короноваться с ним вместе.

Упс.

Принц приложил все усилия, чтобы развестись с ней. Но - - снова упс - развестись можно было лишь в случае доказанного адюльтера. Виновны были оба - но оба этого признать не желали. Принц довел дело до разбирательства в парламенте, а там оказалось, что Каролину все (в общем, обоснованно) считают невинной жертвой принцева (теперь уже королева) самодурства, она страшно популярна, и... короче, развод ему не дали. Но на коронацию он ее все равно не пустил. Монарх, че. Через несколько дней она умерла.

Потом... прошли годы, и Георг тяжело заболел. И только тогда Мария отправила ему письмо, но ответа не получила.

Она не знала, что король умер с ее письмом под подушкой. Он все-таки любил ее, засранец.

Его преемник предложил ей герцогскую корону.

Она отказалась, выговорив себе взамен право носить по королю траур и одевать лакеев в ливреи королевских цветов.

Она все-таки любила его, гордая женщина.

Ей было двенадцать лет - возраст, когда девочки мечтают о романтической любви и тайных свиданиях. А еще, говоря языком протоколов, в том хронотопе, где обитала Джоанна, это был возраст согласия. Чтобы дополнить ее портрет: она была красива. Еще она была сиротой, дочерью человека, казненного по подозрению в заговоре против Короны; впоследствии семья была реабилитирована, имущество возвращено, а над юной леди была назначена официальная опека.

Да, чуть не забыла: ее отец, тот самый, казненный, был единокровным братом короля. Вот теперь вроде все.

Так вот, ей было двенадцать, она была представлена ко двору, и в один прекрасный день ей встретился прекрасный собою мужчина - сенешаль ее опекуна; Томас был, что характерно, тоже сыном казненного за измену, и активно заглаживал вины папеньки на полях сражений, на суше и на море. Было ему тридцать три года, и уж не знаю, кто кого соблазнил, но только они заключили тайный брак (как деликатно написано в протоколе - без присутствия священника). Брак был немедля консуммирован, после чего новобрачный отбыл за море и продолжал там успешно воевать.

А вот не надо уезжать в командировки, когда у тебя дома молодая жена.

Что произошло за год, пока его не было, не вполне ясно. Поговаривают, что у нее что-то было с королем - по крайней мере, многие считают, что Подвязка упала именно с ее стройной ножки. Так или иначе, король озаботился тем, чтобы выдать ее замуж за некоего Уильяма, сына ее опекуна, чтобы не выносить уже сор из избы. Если бы дело было сейчас, она бы выставила статус "все сложно", и намек был бы понят - но увы, фейсбук еще не придумали, и ей пришлось выйти замуж.

Новый муж был, для разнообразия, ее ровесник. Мудрено ли, что, когда из походов вернулся первый, он... мнэээ... несколько удивился? Уладить дело миром не вышло, и он подал в папский суд. Пока в Авиньоне суд да дело, оба мужа Джоанны развлекались по-мужски: Уильям запер жену в замке и пытался срочно заделать ей ребенка, а Томас на каждом турнире бросал Уильяму вызов с целью перестать тратить деньги на авиньонских крючкотворов, решив вопрос, так сказать, радикально. Ни то, ни другое не удалось, но в итоге - через каких-то восемь лет - суд постановил вернуть Джоанну первому мужу. И жили они долго и счастливо, и было у них пятеро детей, из которых выжило целых четверо; а в возрасте тридцати двух лет Джоанна овдовела.

Вопрос, насколько она огорчилась, оставим за скобками, тем более, что за ней уже давно ухлестывал ее двоюродный брат двумя годами ее моложе, что характерно - принц. Однако пока был жив Томас, ему приходилось искать утешения в других постелях, оставляя на память множество бастардов, и вся эта история его сильно огорчала. Мудрено ли, что, увидев возможность вклиниться между мужьями Джоанны, он постарался ее не упустить?

И вот теперь представьте себе картинку. Она:
1) старше него и вообще по меркам того (да и нашего, если честно) времени не особенно молода;
2) его двоюродная сестра;
3) с двумя мужьями и скандалом в анамнезе;
4) подозреваемая в давнем романе с его же отцом;
5) и четырьмя детьми разного возраста;
6) из которых трое были его крестниками;
7) причем главный юмор в том, что по тогдашним законам, живой бывший муж (а Уильям умирать не собирался) мог претендовать на всех детей своей жены от всех ее последующих браков.

Есть надежда выйти замуж за принца? Ну, мягко говоря, неподходящая невеста для наследника престола.

Ан тем не менее, принц сначала женился на ней тайно (рассудив, что ей не привыкать стать), а затем настоял-таки на своем и добился королевского благословения и папского разрешения на брак (он вообще был непростого характера товарищ). И они таки поженились, Эдуард Черный Принц, и Джоанна графиня Кентская, известная также как Прекрасная Дева Кента, и было у них двое детей, и она сначала активно проматывала королевскую казну, а потом еще и пережила мужа на девять лет и успела побыть вдовствующей королевой при их сыне, Ричарде II.

И народ ее очень любил, кстати.

"Любую книгу, попавшую в руки ал-Джахиза, какова бы она ни была, он не выпускал до тех пор, пока не прочитывал до конца. В конце концов он взял в аренду лавки книготорговцев, чтобы там читать книги. <...> Он имел обыкновение раскладывать вокруг себя целые горы книг, и вот однажды такая стена книг обрушилась и убила его. Ибн Хакан, даже когда он за чем-нибудь выходил из-за стола халифа, извлекал из рукава или из туфли книгу и читал ее <...> даже и в уборной"


(А. Мец. Мусульманский Ренессанс. М.: Наука, 1973 стр.149>).

В 1674 году пришел приказ киевскому воеводе Трубецкому: лучших вишень про государев обиход купить пять ведер, залить патокой и отправить в Москву.

Ну, положим, вишню купить в Киеве - это вообще не проблема. Вишенными садами и посейчас богат Город, и по весне белой кипенью накрывает киевские холмы... впрочем я увлеклась, простите. Итак, вишня была у крестьян Киево-Печерского монастыря закуплена с хорошим запасом - двенадцать ведер. А дальше встал вопрос о транспортировке. Восемьсот с лишним верст - это для сочной, спелой ягоды, истекающей темным благоуханным соком... впрочем, я опять увлеклась, а ясно же: везти долго, испортится.

На сей счет в письме содержалась конкретная инструкция: залить вишню зеленой патокой, а к ней добавить воды. Местные, услышав об этом, похмыкали, попереглядывались и определенно заявили: во-первых, в Киеве зеленой патоки отродясь не бывало, а во-вторых, сырой патокой ягоды заливать - наверняка испортятся, скиснут. А тогда всем заинтересованным лицам мало не покажется: это ж будет прямой умысел на отравление государя, то есть, на минуточку, измена и, весьма вероятно, плаха.

Трубецкой, перекрестясь, принял соломоново решение, велевши " четыре ведра слишком прилить сырою красною патокою, да восмь ведр для опыту налить вареною патокою... и послали к тебе вел. госуд. ц. и в. кн. Ал. Мих., всеа В. и М. и Б. Р. самодержцу, мы холопи твои вишни в дву бочках на подводах... с сотником стрелецким с Семеном Озеровым и с провожатым, и велел и дорогою едучи те вишни смотрить по часту, и беречь на крепко, чтоб до Москвы довесть в целости: а на Москве велели отписку подать и вишни объявить в приказе малыя Росии Околничему Артемону Сергеевичу Матвееву".

Толпа народу возилась с этими вишнями, в том числе аж целых два боярина, а дьяков и сотников даже и не считаю - и все ради двух бочек вишень. А потому как дело государственное!

Тем временем в лето господне 2012-е от Р.Х. на ряженке "Тевье-молочник" так прямо и написано: "Поставщик Двора Е.И.В. Комбината питания "Кремлевский" Управления делами Президента РФ". Что как бы намекает на незыблемость традиций; и вообще ничто не ново под луной.

Ряженка так себе, кстати. Не особенно.

В 1565 году в одном стамбульском квартале на берегу Золотого рога накрыли бордель в котором подвизались Фати, Нарин, Камер, Юмни и Нефисэ. Правивший в то время сын веселой Хюррем-султан (она же Анастасия Гавриловна Лисовская, она же Роксолана, но речь не о ней) султан Селим II (тот самый, который в учебники истории вошел как Селим II Пьяница и тот самый, который умер в бане во время шутейной погони за наложницами, но речь, в общем-то, и не о нем тоже) вообще был страстным поборником исламской морали. И позакрывал все веселые дома.

В ответ на это по всему городу открылись прачечные. Клиентами этих прачечных в основном были молодые холостяки - и то, кто ж холостому парню штаны-то постирает? Тяжела доля неженатого, за все приходится неженатому платить: и за стирку, и за любовь, постоянным клиентам скидка, при покупке от двух часов стирка бесплатно. Прачками были, как вы понимаете, все те же женщины облегченного поведения.

Султан закрыл прачечные.

В ответ на это в районе Эйюп открылось множество лавок со сладостями. Тут надо знать вот что: Эйюп славился изобилием мечетей и гробниц святых, поклониться которым сходились правоверные со всего города. И ни один, даже самый ревнивый муж не мог отказать жене в посещении святынь Эйюпа. И вообще постоянное присутствие в этом районе означало только религиозное прилежание и ничего больше. Отличное место и для торговли, правильно? А задние комнаты лавок выгодно сдавались женщинам: как непорядочным, так и порядочным, зарабатывавшим на страсти любителей сладости себе на шпильки.

В 1573 году султан запретил женщинам заходить в лавки сладостей.

Тогда Стамбул охватила повсеместная любовь к лодочным прогулкам. Лодка вещь такая, куда хочет, туда и плывет, а бывает, что и заплывет на пустынный островок и...

В 1580 году сын покойного Селима, Мурад III, запретил лодочникам сдавать лодки в наем молодым парам.

Тогда к делу подключились работорговцы. Потому что никому ведь не запрещено купить себе рабыню - а если не понравится, сдать товар обратно. А потом передумать. А потом опять вернуть, но деньги, конечно, не все при этом возвращаются, потому что амортизация же, понятно. Потом, чего уж скромничать, ввели в обиход практику аренды рабынь. Можно на ночь.

Тут уже лопнуло терпение у Мурада IV, отличавшегося вполне естественной для человека, в одиннадцать лет восшедшего на престол в результате кровавого переворота, жестокостью и склонностью к чувственным удовольствиям. И он таки к тридцатым годам XVII века задушил открытую проституцию в городе. А потом умер от злоупотребления горячительными напитками. Но веселое ремесло долго еще не могло оправиться от нанесенного урона, хоронясь по закоулкам и разновсяким темным аллеям.

А уж в восемнадцатом-то веке понеслось опять.

В 1630 году в Великом Устюге нищенствовал практически каждый десятый податной - 39 мужчин и 40 женщин из 838 учитываемых лиц. Мужики-то нередко сами виноваты: пить надо меньше. Вот, спрашивается, чего можно ждать от жителей квартала у кабацких ворот за харчевными избами? правильно, подряд шесть дворов, хозяева которых кормятся по миру. И поятся, я так думаю. Двое так и целиком дворы свои пропили по кабакам, да и "збрели безвесно" из Устюга.

Когда ты мужчина, жить вообще немножко проще. Надоела, скажем, тебе беспросветная нищета,ты взял и убрел неведомо куда. Шумилко Плотица ушел, когда двор его сгорел, а сам он завяз в долгах; Дружинка Сарафанов тоже сбежал от долгов; Оброска Акишев не вынес податей, так же, как и портной Девятко Маскалев; Юшка Кот "сшол безвесно", видимо, в Сибирь - популярное было направление, и всего таких четырнадцать человек. А жены?

А жены остаются.

"Ивашка Коршун сбежал от долгу в Сибирь, а ныне в том дворе живет жена ево Каптелинка, ходит по миру"; "Федка Матвеев сшол безвесно для бедности, жена ево бродит меж двор"...

Вдовой же быть еще хуже. Из 64 вдовых устюжанок половина просит подаяния. Половина! И это не считая стариц-черноризиц, которым жить Христовым именем вроде бы и незазорно. Ну, четверть вдов кормят дети. Дети - неплохая страховка на старость, если, конечно, успели дорасти до того возраста, когда могут зарабатывать. Иначе и им скитаться меж двор с матерью (а то и мачехой).

И одиннадцать баб кормятся совершенно самостоятельно. На весь город Великий Устюг, с его церквями, крепостными стенами, лавками, пушками, торговыми путями - одиннацать несломленных, смекалистых, оборотистых вдов, которым не на кого положиться, которые смогли свои домашние женские умения превратить в ремесло. Выпечку, например: стоят в рядах прянишницы, хлебницы, колашницы. Еще одна масло сбивает, одна толокном торгует, а одна даже и продолжила мужнино дело: рукавицы шьет.

Можно, можно выжить в небольшом домике по улице Вздыхальной, не протягивая руки за подаянием. Даже если на календаре семнадцатый век, а у тебя никого нет на свете, кроме кошки на полатях да курей во дворе.

(Источник: Сотная книга Вел. Устюга за 1630 г.//Николев И.Н., Найденов Н.А. Устюг Великий. Материалы для истории города XVII и XVIII столетий. М., 1883).

А вот в этой истории Ли Фермор уже не участвовал. Она началась в июле сорок четвертого года, когда на Крит забросили майора М.Ройса, специалиста по пропаганде.

Майору с самого начала пришлось нелегко: в результате высадки не там и не тогда он остался и без переводчика - а по-гречески майор не говорил, - и без печатного станка, и без оружия; а на острове, на минуточку, лютуют после похищения генерала Крайпе немцы. Однако офицеры Его Величества перед трудностями не пасуют. И майор принялся писать листовки, воззвания и прочее от руки. Даже придает пропаганде некоторый старомодный personal touch. Задача была простая: найти агента в каждом немецком подразделении, а главное, уговорить дезертировать всяких спецов - инженеров, радистов, саперов.

И тут майор сделал глупость: укрываясь в горах, он сдуру пообещал партизанам оружие. Приезжает на Псилорити майор Данбейбин, командир миссии, Ройсу везет печатный станок, а партизане к нему гурьбой: когда, дескать, поставочка винтовок? А нам обещаааали. Данбейбин, человек глубоко интеллигентный, известный археолог и не менее известный разведчик, Ройса тогда чуть не пристрелил. Но, поостыв, велел:

- Вы, Ройс, не в свое дело не лезьте, а лучше вот организуйте бунт в немецких частях. Давно пора бы.

Ройс взял под козырек и немедля развил кипучую деятельность.

Но вы помните, да? сентябрь 1944, вывод немецких войск с Крита. Только Ройс с какой частью договорится, как ее бац - и вывозят. А хуже всего вышло с радистами. У него была наготове группа из тридцати аж радистов, готовых свалить. И тут партизане устраивают очередной налет. И налет-то, тьфу, срам сказать - завалили пару фрицев и угнали грузовик. Зато немцы, перетрусив, все части из региона эвакуировали немедленно, в тот же день. И тридцать радистов тоже. А Ройс опять получил от Данбейбина по первое число.

- Вы, Ройс, вообще на какую-то осмысленную деятельность способны? Ах,способны? Ладно, черт с вами, не пучьте глаза и не рвите на себе мундир, не хватало мне тут еще вашего инфаркта. Значит, так. Немцы отступают - как вам, майор, прекрасно известно, я полагаю. И на прощание они намерены взорвать аэропорт. Договоритесь там как-нибудь, чтобы не устраивать пальбу. Нам этот аэропорт еще понадобится. Целым.

Ройс берет под козырек и убывает организовывать встречу с немецким начальником аэропорта. Что характерно, о встрече он таки договаривается. Идут, стало быть, на стрелку Ройс с партизанами в качестве отряда сопровождения и герр Кактотамберг с солдатами. Ну кто-то из солдат сдуру и пальнул. Партизане немедленно открыли ответный огонь и первая же пуля досталась начальнику аэропорта.

Данбейбин, по счастью, узнал об этом постфактум. Когда немцы уже отступили, а лейтенант Уайт разминировал взлетную полосу. Иначе за жизнь Ройса никто бы и гроша не дал.

- Майор, я искуплю свой промах, - Ройс говорил твердо, спокойно, но легкое дрожание рук его выдавало. - Это трагическая случайность. Больше не повторится.

- Ройс! Случайностей в нашей работе не бывает! Слышите, вы, кабинетная крыса со знанием немецкого языка! Поручаю вам склады с боеприпасами. И если вы и их провороните, Ройс...

Ройс занялся складами. Набрал себе партизанскую группу поддержки, подобрался к оставленным немцам складам и весьма толково перерезал провода к зарядам. Перекусив последний хитро уложенный проводок, он утер пот со лба и поднял голову. Как раз вовремя, чтобы увидеть, что его партизане уже выносят из склада последние ящики с гранатами.

Как он доложил Данбейбину - численный перевес был на стороне партизан, поэтому отстоять склад он не смог.

Данбейбин не стал орать и сулить Ройсу трибунал. Ясно же: Ройс - отличный, честный служака, человек высочайшей квалификации. Просто лузер; а лузерам заниматься спецоперациями противопоказано. Но выбирать Данбейбину было, во-первых, не из чего, а во-вторых, все равно уже поздно.

- Ладно, майор, - примирительно махнул рукой он. - Все равно немцы отступают. Вы там распропагандируйте напоследок, кого успеете, чтобы они в Германии на нашу мельницу лили воду, а не на фюрерову. И дезертиры на вас, конечно. Нам люди пригодятся.

Ройс опять разводит кипучую деятельность, убеждает немцев дезертировать и гарантирует безопасный проход через территории, контролируемые греками. И кое-кто из немцев, а особенно из австрийцев, с пением "Майн либер Августин" действительно топает горными тропами к морю.

А на горных тропах их встречают широкими улыбками и винтовочными дулами добрые критские партизане.

- А ну, сука немецкая, скидавай мешок. И сапоги скидавай! Ай, славные сапоги!
- Абер... мы... нам... энглише майор Ройс гарантирт унс...
- Чего лепечешь, сволота фашистская? Пулю захотел?

Вот и весь разговор. И дезертиров становится все меньше.

Ройсу впору от таких вестей самому стреляться. Но он, от отчаяния, делает ставку на крупную рыбу: капитуляцию всего немецкого контингента.

И ведет свои переговоры до октября. А немцы жмутся: и хочется, и колется, и фюрер не велит.

И в конце концов картина, как говорится, маслом. Ройс, в английской форме (!) едет в машине адъютанта немецкого командующего (!) за отступающими из Ираклиона войсками (!) в немецкой колонне (!) в аэропорт, пытаясь на ходу уговорить генерала подписать сдачу. И доезжает так до аэропорта, размахивая заранее подготовленной бумагой. И провожает генерала в самолет, только что не под руку.

Генерал заносит ногу над трапом самолета. Оборачивается к Ройсу. Грустно улыбается. Ройс порывисто сует ему бумагу - решился?! подпишет?!

- Entschuldigung, мой дорогой друг. Абсолютно невозможно.

И с тем улетает.

А Ройс - остается.

Итак, Мюллер с Крита свалил, а вместо него остался генерал Крайпе. Человек новый, никому не известный, и натворить еще ничего не успел. Красть совершенно бессмысленно.

На Ли Фермора, когда он это услышал, было страшно смотреть.

- То есть, - орет, - я два месяца ждал высадки, потом три месяца торчал тут в горах, а теперь должен возвращаться в Каир?! Какая вам, к черту разница, как его зовут?! Да хоть святой Петр!

И отряд пошел на дело.




Ну, стало быть, теплый апрельский вечер на Крите. Все небо обсыпано крупными звездами, шелестят на ветру оливы, стрекочут цикады, а генерал Крайпе едет из Архан, где у него штаб, в Кносс на виллу. Ехать всего километров десять, генерал окно открыл, наслаждается хорошей погодой. Вдруг впереди какие-то фонари, люди в форме. Пост, стало быть.

- Остановитесь, Дитрих, - приказывает генерал.

Дитрих ворчит под нос, что, дескать, отродясь на этой развилке поста не было, однако дисциплинированно останавливается. Один из офицеров подходит к машине, отдает генералу честь, а потом все происходит как-то одновременно.

Генерал слышит глухой звук удара, шофер вываливается из машины, из придорожного рва выскакивают трое усачей, рвут пассажирские двери и с двух сторон кидаются на генерала, надевают на него наручники и притаптывают под сиденьем. И все дальнейшее генерал уже наблюдает снизу вверх. С кляпом во рту. Тут подходит второй офицер в немецкой форме.

- Гутен абенд, - говорит. - Разрешите, генерал, одолжить вашу фуражку?

Генерал смотрит на него бешеными глазами, однако офицер, ничтоже сумняшеся, подбирает фуражку, отряхивает, водружает себе на голову.

- А, простите, я забыл представиться. Капитан Патрик Ли Фермор, к вашим услугам. С вашего позволения, немного побуду вами. А тот тип на шоферском месте - капитан Стенли Мосс.

С этим Ли Фермор садится на место генерала, Мосс жмет на газ и вся компания отчаливает в сторону Ираклиона. Дорога-то одна, а в Арханы возвращаться выйдет подозрительно. И вот они едут через весь Ираклион. Проезжают 22 (прописью: двадцать два) поста, которые лихо салютуют капитану Ли Фермору и его фуражке.

А потом Мосс говорит:
- И чего теперь?

А непонятно, чего теперь. Генерал-то вот он, но на его поиски через несколько часов кинут сотни немецких солдат. Генерала надо срочно переправить на материк, но нечем - обговоренной даты у операции не было, на берегу никто не ждет. А передатчик опять сломался, ближайший - в Ретимно, а до него два дня пешком. Стало быть - сало надо перепрятать.

Мосс берет генерала и с партизанами уходит в горы, а Ли Фермор отвозит машину на дальний пляж и оставляет в ней записку следующего содержания. Дескать, джентльмены, мы украли у вас генерала и улетели с ним в Каир. Мы его не бьем и не мучаем, так что с вашей стороны будет свинством убивать за него местных, которые, кстати, вообще ни при чем. Машину оставляем, все равно в самолет не влезла. Auf baldiges Wiedersehen.

После этого Пат, Стен и их добыча еще три недели скрывались в горах, дожидаясь эвакуации. Генерал оценил обоих и свои перспективы, понял, что рыпаться бесполезно, и дал честное слово офицера, что не попытается сбежать, чем сильно облегчил похитителям задачу. Все три недели они кочевали по деревням и партизанским базам, и везде их встречали восторженным ревом и чуть ли не звоном колоколов. Когда в деревню доносились вести о том, что идут англичане, ведут генерала Крайпе, на улицы высыпали все, от столетних глухих бабок в черных платьях до голоногой детворы, столы ломились от еды, мужики доставали бутыли с ракией, и начиналась глобальная пьянка. Поутру компания уходила в горы; немцы шли за ними по пятам, но найти так и не смогли.

Потом всех троих, наконец, эвакуировали. Ли Фермор и Мосс получили по ордену, а капитан Стокбридж, отвечавший за разведку на острове, запустил слух о том, что генерал Крайпе сдался сам; а его подручные развернули кампанию, агитировавшую немцев дезертировать. В немецкой ставке наступили полный бардак и дезорганизация.

Так блестяще завершилась операция по похищению генерала Крайпе.